Интервью Людмилы Берлинской обозревателю французского интернет-издания Resmusica Феликсу Матю-Эше.

ВСТРЕЧА С ЛЮДМИЛОЙ БЕРЛИНСКОЙ

- Госпожа Берлинская, я счастлив общаться с Вами. Должен признать, что получил огромное удовольствие на Вашем концерте, который Вы дали 24 марта. И до сих пор нахожусь под впечатлением от Вашего исполнения Бетховена. Чтобы музыкальное сообщество Франции узнало Вас лучше, свой первый вопрос я сформулирую следующим образом. Можете ли Вы коротко представить Ваш творческий путь?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Я живу во Франции уже почти 15 лет. До этого вся моя жизнь была связана с Москвой, где я родилась и училась. Впрочем, я не оставила полностью мой родной город.

- Какое влияние оказал на Вас отец, который является знаменитым виолончелистом и одним из учредителей Квартета Бородина?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Да, конечно, влияние отца было сильным, но и всего семейного окружения тоже. Моя бабушка – по отцовской линии - обладала великолепным контральто и пела в опере. Откровенно говоря, в семье не задавались вопросом, кем я буду, всё пришло естественным путем. Я с детства была окружена большими музыкантами. Так что мой выбор профессии – это естественное движение.

- Ваш концерт 24 марта состоял из двух разных частей. В первом отделении Вы выступали одна, как солистка, во втором к Вам присоединились два партнёра, чтобы играть трио.
Для вас это важно – совмещать в Вашей творческой карьере роли солиста и исполнителя в ансамбле?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Конечно. Хотя я прекрасно понимаю, что быть солистом и играть вместе с кем-то ещё - это совсем не одно и то же. У меня иногда складывается впечатление, что играть в трио или квартете намного сложнее, поскольку нужно быть внимательным не только к себе, но и к партнерам. В то же время, я должна признать, что игра в ансамбле очень естественна для меня, ведь я с детства была в такой атмосфере - в атмосфере струнного квартета, который был идеальной средой для моего музыкального образования.

- Во время концерта Вы сыграли две сонаты Бетховена. Какие ещё композиторы в Вашем репертуаре?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Что касается Бетховена, то это только начало. Я очень давно хотела его сыграть, но всё никак не решалась.
До последнего времени я много играла русскую музыку – особенно с тех пор, как оказалась во Франции. Хорошо это или плохо, но все полагали, что будучи русской пианисткой я должна играть русскую музыку.
Разумеется, я могла выбирать композиторов и произведения. Исходя из этого я играла Скрябина, Медтнера (мало известного во Франции) и Чайковского. Я старалась выбирать произведения, которые не исполняются большинством пианистов. По этой причне я почти не играла Рахманинова. И напротив, я часто выступала с произведениями Глинки, Балакирева и Антона Рубинштейна.
Очевидно, вкусы меняются у каждого. Среди зарубежных композиторов, я очень люблю Шуманна. Среди французских композиторов предпочитаю Равеля. Но, как я уже говорила, со временем, вкусы могут измениться.

- Возвращаясь к Бетховену. Собираетесь ли Вы играть другие сонаты в своём сольном концерте?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Да, я планирую сделать это в октябре, в Москве, в концерте, посвященном Бетховену, где помимо 30 и 31 сонат, которые я сыграла 24 марта, будет ещё четвертая соната и багатели.

- Я знаю, что Вы играли в четыре руки со Святославом Рихтером. В связи с этим я хотел бы задать Вам простой вопрос: какие воспоминания сохранились у Вас от встречи с этим гениальным музыкантом?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- О! Это необъятная тема! В моём случае это была не просто «встреча». В течение нескольких лет я находилась рядом с ним и эта уникальная возможность появилась у меня уже в шестнадцать лет, когда я вошла в его творческое окружение.

- Вы брали у него уроки?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Нет, у него не было учеников! И он не создавал свою "школу" – в том представлении, как мы привыкли это понимать. Но я, как и многие пианисты, имевшие возможность играть с Рихтером, считаю себя - косвенно, конечно – его учеником. Так же считают и другие музыканты. Я могла бы назвать Наташу Гутман, Юрия Башмета, Олега Кагана.
Духовно - да, у него была своя «школа». В том контексте, о котором я только что говорила. Я никогда не брала у него уроков, но у меня была удивительная возможность наблюдать за его работой во время концертов – когда я переворачивала ему страницы. Дело в том, что в последние годы своей жизни он играл с партитурой, так что я могла рассмотреть всё «в деталях». Что касается наших с ним выступлений "в четыре руки", то мы дали вместе четыре концерта.

- Вы могли видеть, как он работает?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Не совсем так. Когда он работал, то предполагалось, что он должен быть один. Для нас было радостью просто слушать его за дверью. Конечно, когда речь шла о выступлениях в трио или квинтете, всё было по-другому. В любом случае, я могу Вам сказать, что работал он чрезвычайно напряженно. Конечно, как и у всех великих музыкантов, у него случались трудные периоды, когда он переставал играть, но это было необходимо для того, чтобы восстановить силы. Зато когда он был «в форме», он работал день и ночь. У него были свои особенные привычки. Например, после концерта он никогда не оставался в зале – сразу же уезжал. Для того, чтобы возобновить работу! Для него – это было наилучшее время для новых творческих открытий.

- С кем из других больших музыкантов вам доводилось работать?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Прежде всего – с Ростроповичем. У меня даже была возможность с ним выступать и я многому у него научилась. Даже в игре на фортепиано! Не стоит забывать, что он - ко всему прочему – прекрасный пианист. Я могу также говорить о Нине Дорлиак, великой певице, супруге Святослава Рихтера. Я работала вместе с ней в течение двух лет. Но, в конце концов, мне пришлось оставить пение, поскольку невероятно сложно совмещать сразу и пение, и игру на фортепиано. Ну и, конечно, я должна сказать о квартете имени Бородина.

- Благодаря Ростроповичу, Ойстраху и Рихтеру русская музыкальная школа знаменита во всём мире. Поэтому логично говорить о русской технике и специфическом «русском языке». Но я хотел бы задать Вам следующий вопрос: теперь, когда культурный обмен между Западом и Россией стал более интенсивным, окажут ли на русскую школу влияние зарубежные исполнители и сможет ли она сохранить свою «чистоту»?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Я думаю, что влияние, разумеется, будет – оно проявляется уже сейчас. Обмены всегда положительны. Если мы оглянемся на историю русской школы фортепиано, то она начинается с Глинки. Но мы можем отметить влияние Филда или Листа, то есть уже в ту эпоху Россия была чувствительна к внешнему влиянию. Чего нельзя сказать о советском периоде. Мы можем говорить также об Эмиле Гилельсе или Святославе Рихтере, и даже о Генрихе Нейгаузе, их учителе, на которого очень сильное влияние оказала школа Листа. Таким образом, переплетение школ и стилей уже было.

- И последний вопрос: каковы Ваши планы – ближайшие и долгосрочные?

ЛЮДМИЛА БЕРЛИНСКАЯ:
- Прежде всего – это концерт Бетховена, о котором я уже говорила, а также диск. Но один из наиболее важных для меня проектов – это Фестиваль Roque d’Antheron, который состоится в следующем году и который будет посвящен Святославу Рихтеру.
Я надеюсь внести свой скромный вклад в продвижение идей великого маэстро.
Это для меня очень важный проект!

19/05/2004
Перевод – редактора сайта.
www.resmusica.com